Почему толстой оказывается на кавказе. Толстой на кавказе
Научно-практическая работа по теме:
«Л.Н. Толстой и Кавказ»
МБОУ «СОШ №54»
Руководитель: Хасаров Р.Ш
Цель работы:
1. Изучение жизни и творчества Л.Н. Толстого на Кавказе.
Задачи работы :
1.Изучение и анализ кавказского этапа в жизни Льва Толстого 2.Рассмотрение и анализ трудов ученых-библиографов Д.С. Маркуса, С.Камилева, Г. Петрова, М.Вахидовой, свидетельствующие о принятии великим писателем ислама.
Научная новизна исследования определяется обращением к малоизученным или неизученным текстам и письмам, гипотезам.
Теоретическая значимость усматривается в расширении представлений о Л.Н.Толстом.
Практическая значимость исследования определяется возможностью применения результатов научно-исследовательского проекта при разработке специального курса по истории русской литературы в вузах республики.
Гипотеза исследования:
1.О влиянии известного исламского чеченского шейха Кунта Хаджи на мировоззрение русского писателя.
2. Об изменении вероисповедования великим русским писателем.
Структура работы:
работа состоит из введения, 4 глав, заключения и библиографического списка. Объем – 54 страниц+приложение-презентация.
Объект исследования: великий русский писатель Л.Н. Толстой
В данном научно-исследовательском проекте рассмотрена личность Л.Н.
Толстого как писателя и просто человека, в биографии которого значимое место занял Кавказ с непростой судьбой народов населяющих его, с которыми ему доводилось общаться и об изменениях в его мироощущении которые произошли вследствие этого. В работе выдвинута гипотеза о том, что Л.Н. Толстой принял ислам и автор приводит аргументы подтверждающие этот факт.
С целью более детального исследования жизни и творчества писателя на Северном Кавказе Магомадов Исмаил посетил дом-музей Л.Н Толстого в чеченском селении Толстой-Юрт, где прошли лучшие и полные творческого энтузиазма годы писателя.
Глава I . Толстой и Кавказ
Толстой Лев Николаевич (28 августа 1828 года, усадьба Ясная Поляна Тульской губернии - 7 ноября 1910 года, станция Астапово (ныне станция Лев Толстой) Рязано-Уральской ж. д.) - граф, русский писатель.
Детские годы писателя
Толстой был четвертым ребенком в большой дворянской семье. Его мать, урожденная княжна Волконская, умерла, когда Толстому не было еще двух лет, но по рассказам членов семьи он хорошо представлял себе "ее духовный облик": некоторые черты матери (блестящее образование, чуткость к искусству, склонность к рефлексии и даже портретное сходство Толстой придал княжне Марье Николаевне Болконской ("Война и мир"). Отец Толстого, участник Отечественной войны, запомнившийся писателю добродушно-насмешливым характером, любовью к чтению, к охоте (послужил прототипом Николая Ростова), тоже умер рано (1837). Воспитанием детей занималась дальняя родственница Т. А. Ергольская, имевшая огромное влияние на Толстого: "она научила меня духовному наслаждению любви". Детские воспоминания всегда оставались для Толстого самыми радостными: семейные предания, первые
впечатления от жизни дворянской усадьбы служили богатым материалом для его произведений, отразились в автобиографической повести "Детство".
Учеба в Казанском университете
Когда Толстому было 13 лет, семья переехала в Казань, в дом родственницы и опекунши детей П. И. Юшковой. В 1844 Толстой поступил в Казанский университет на отделение восточных языков философского факультета, затем перевелся на юридический факультет, где проучился неполных два года: занятия не вызывали у него живого интереса и он со страстью предался светским развлечениям. Весной 1847, подав прошение об увольнении из университета "по расстроенному здоровью и домашним обстоятельствам", Толстой уехал в Ясную Поляну с твердым намерением изучить весь курс юридических наук (чтобы сдать экзамен экстерном), "практическую медицину", языки, сельское хозяйство, историю, географическую статистику, написать диссертацию и "достигнуть высшей степени совершенства в музыке и живописи".
Творческий этап в жизни великого писателя
Литературная деятельность Л.Н. Толстого начиналась на Кавказе. Здесь он написал свое первое произведение «Детство», повесть «Казаки». Любовь к Кавказу, глубокий интерес к особенностям жизни горцев нашли отражение во многих произведениях Толстого. В сороковые годы 19 века – в период подъема русской демократической мысли - молодым офицером приехал Толстой на Кавказ. Он жил в Чечне с мая 1851 по январь 1854 года - практически постоянно в среде чеченцев и казаков, среди которых завел немало друзей. В дневниках и письмах этого периода – свидетельства глубокого интереса Толстого к жизни чеченцев. Он стремился «понять духовный строй местных народов», их нравы и обычаи, вынести собственные суждения.
«...Приехал Садо, я ему очень обрадовался», записывает Толстой в дневнике 25 августа 1851 года. - Часто он доказывал мне свою преданность, подвергая себя разным опасностям для меня; у них это считается за ничто - это стало привычкой и удовольствием». Другие дневниковые записи: «Ко мне приехал брат с Балтою», «Завтра - в Хамамат Юрт: постараюсь внушить им уважение», «После обеда писал, пришел Дурда...».О влиянии Кавказа на его жизнь и творчество, Толстой писал в 1859 году: «... Это было и мучительное и хорошее время. Никогда, ни прежде, ни после, я не доходил до такой высоты мысли, как в это время... И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением». http://www.chechnyafree.ru/images/photo/1/1946.jpgВ годы службы на Кавказе Толстой много внимания уделял сбору и пропаганде северокавказского устного народного творчества, публикации чеченского фольклора. В 1852 году он записал две чеченские народные песни - со слов своих друзей-чеченцев Садо Мисирбиева и Балты Исаева. Эти и другие записи впоследствии он использовал в своих произведениях. «…Все было тихо. Вдруг со стороны чеченцев раздались странные звуки заунывной песни... Ай! Дай! Да-ла-лай... Чеченцы знали, что им не уйти, и, чтоб избавиться от искушения бежать, они связались ремнями, колено с коленом, приготовили ружья и запели предсмертную песню...».Размышления Толстого о судьбе горцев легли в основу кавказского цикла его творчества («Набег. Рассказ волонтера», «Рубка леса. Рассказ юнкера», «Из кавказских воспоминаний. Разжалованный», «Записки маркера», «Записки о Кавказе. Поездка в Мамакай-Юрт»).Интерес к чеченскому фольклору не угас и после отъезда Толстого с Кавказа. Годы спустя он писал поэту А.А.Фету: «Читал… книги, о которых никто понятия не имеет, но которыми я упивался. Это сборник сведений о кавказских горцах, изданный в Тифлисе. Там предания и поэзия горцев, и сокровища поэтические необычайные... Нет, нет и перечитываю...» Две чеченские песни из этого сборника - «Высохнет земля на могиле моей» и «Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой» - Толстой ввел в повесть «Хаджи-Мурат» (1896-1904 гг.). Кайсын Кулиев писал: Толстой заинтересовался песнями горцев, читал их в записях, публиковавшихся в Тифлисе - тогдашнем культурном центре Кавказа, и дал им очень высокую оценку. Да и в произведениях этого великого писателя ощущается знакомство с изустным творчеством горцев. Я имею в виду, в первую очередь, "Хаджи-Мурата" и "Казаков". Вот, например, в "Хаджи-Мурате" Толстой приводит прозаический перевод двух чечено-ингушских песен, соединив их в одну.Одна из песен особенно нравилась Хаджи-Мурату и поразила Бутлера своим торжественно-грустным напевом. Бутлер попросил переводчика пересказать ее содержание и записал ее.Песня относилась к кровомщению - тому самому, что было между Ханефи и Хаджи-Муратом. Песня была такая:"Высохнет земля на могиле моей - и забудешь ты меня, моя родная мать! Порастет кладбище могильной травой - заглушит трава твое горе, мой старый отец. Слезы высохнут на глазах сестры, улетит и горе из сердца ее.Но не забудешь ты, мой старший брат, пока не отомстишь моей смерти. Не забудешь ты меня, и второй мой брат, пока не ляжешь рядом со мной.Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть. Но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холодна ты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу примет небо".Хаджи-Мурат всегда слушал эту песню с закрытыми глазами, и когда она кончалась протяжной, замирающей нотой, всегда по-русски говорил:
Хорош песня, умный песня. Из этого отрывка нетрудно понять, что песня эта нравилась Льву Толстому так же, как и горцу Хаджи-Мурату. Величайшего писателя России удивили песни горцев, и он некоторые из них в буквальном переводе послал поэту Фету, на которого они также произвели большое впечатление. Замечательный русский поэт благодарил за них Толстого и перевел их. Две песни, пересказанные Толстым в "Хаджи-Мурате", поются народом и до сих пор. Само собой разумеется, чтобы вызвать такой интерес у Льва Толстого, песни горцев действительно должны были быть шедеврами. Этот факт вызывает у нас гордость и свидетельствует о том, какие художественные, поэтические возможности таились в народе. И вполне естественно, что еще в прошлом веке русские ученые-ориенталисты заинтересовались горским фольклором. Первым опубликовал на русском языке образцы горских песен П. К. Услар. Это было в середине прошлого века. В его записях, видимо, и читал Лев Толстой те песни, которые ему так понравились. Надо благодарить судьбу за то, что титан мировой литературы Лев Толстой встретился с песнями гор”. Отношение Толстого к чеченской культуре, его дружеские чувства к чеченцам остались в благодарной памяти народа. Уже несколько поколений в Чечне читают его произведения, которые начали переводиться на чеченский язык в 30-е годы прошлого столетия. А в станице Старогладовской, где жил Толстой, в школе, носящей его имя, действует и сейчас музей великого русского писателя. В апреле 1851 года, 22-летним молодым человеком, не кончившим университетского курса, разочаровавшимся в попытках улучшить жизнь своих яснополянских крестьян, Толстой уехал со старшим братом на Кавказ (Н. Н. Толстой служил там артиллерийским офицером).Как и герой "Казаков" Оленин, Толстой мечтал начать новую, осмысленную и потому счастливую жизнь. Он еще не стал писателем, хотя литературная работа уже началась – в форме писанья дневника, разных философских и иных рассуждений. Начатая весной 1851 года "История вчерашнего дня" в дороге была продолжена наброском "Еще день (На Волге)". Среди дорожных вещей лежала рукопись начатого романа о четырех эпохах жизни. На Кавказе Толстой своими глазами увидел войну и людей на войне. Здесь же он узнал, как может устроиться крестьянская жизнь без крепостной зависимости от помещика. После Кавказа и героической обороны Севастополя, в мае 1857 года, находясь в Швейцарии и думая о судьбе своей родины, Толстой записал в дневнике: "Будущность России - казачество: свобода, равенство и обязательная военная служба каждого". На Кавказе Толстой был потрясен красотой природы, необычностью людей, их образом жизни, бытом, привычками, песнями. С волнением слушал и записывал он казачьи и чеченские песни, смотрел на праздничные хороводы. Это были не похоже на виденное в крепостной русской деревне; увлекало и вдохновляло. Теперь известно, что Толстой стал первым собирателем чеченского фольклора.
Перед приездом на Кавказ (1850) Толстой вынужден был признаться себе: "Живу совершенно скотски". В Чечне, сблизившись с чеченцами - Балтой Исаевым, Дурдой, Садо Мисербиевым и другими "кунаками из Старого Юрта", Толстой с головой окунулся в работу, которая принесет ему наконец удовлетворение: он изучает чеченский язык, что позволяет ему русскими буквами записывать тексты старинных чеченских эпических песен-илли; его интересуют быт, нравы и обычаи народа, с которым Россия ведет перманентную войну.
Переведя молитву-доьа с чеченского языка на русский, он назовет ее "Моя молитва" и будет молиться с тех пор, начиная не с "Отче наш", а со слов: "Верую во единого Всемогущего и Доброго Бога, в бессмертие души и в вечное возмездие по делам нашим, желаю веровать в религию отцов моих и уважаю ее..." (Для сравнения: одна из основных молитв "Символ веры" начинается со слов: "Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, ви-димым же всем и невидимым")
Воспитанный с детства в религиозной семье в православном государстве, крещенный в церкви молодой человек, казалось бы, должен был утверждать в молитве своей: "Верую в... Бога... верую в религию отцов..." В словах - "желаю веровать" и "уважаю ее" заложен скрытый спор Толстого с теми, кто усмотрит в "его молитве" кощунственные или странные слова.
Эту внутреннюю борьбу Толстого много позже подметит и М. Горький: "Мысль, которая, заметно, чаще других точит его сердце, - мысль о Боге. Иногда кажется, что это и не мысль, а напряженное сопротивление чему-то, что он чувствует над собою. Он говорит об этом меньше, чем хотел бы, но думает всегда. Едва ли это признак старости, предчувствие смерти..." ("Заметки")
На Кавказе "я стал думать так, как только раз в жизни люди имеют силу думать. Это было и мучительное и хорошее время. Никогда, ни прежде, ни после, я не доходил до такой высоты мысли, не заглядывал ТУДА, как в это время, продолжавшееся два года. Я не мог понять, чтобы человек мог дойти до такой степени умственной экзальтации, до которой я дошел тогда... И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением", - признавался Лев Толстой.
О том, что нашел "тогда" Л. Толстой в Чечне, поговорим чуть позже, а сейчас вернемся к тому, с чего начал свою литературную деятельность молодой человек, приехавший, казалось бы, на Кавказ сделать военную карьеру, но засевший за стол, чтобы начать с самого начала, т. е. - с "Детства".
Повесть эта появится уже в сентябрьском номере "Современника" (1852), но с поправкой издателей: "История моего детства". Автора повести это приведет в ярость. Он напишет до-вольно резкое письмо Некрасову, но так и не отошлет его. Только в 1903 году, работая по просьбе своего биографа П. И. Бирюкова над "Воспоминаниями", Л. Н. Толстой придет в смятение от того, что не сможет провести границу между "смешением правды и выдумки" в своих произведениях.
Печальны признания молодого фейерверкера, прошедшего крещение в боевых стычках с горцами, не раз рисковавшего жизнью, видевшего смерть боевых товарищей, и наконец в июле 1853 года вырвавшегося на короткое время в Пятигорск к родным. "Холодность ко мне моих родных мучает меня", - записал он в дневнике 18 июля и в тот же день сделал еще одну запись: "... Отчего никто не любит меня? Я не дурак, не урод, не дурной человек, не невежда. Непостижимо. Или я не для этого круга?.."
Тема "незаконных сыновей" у Толстого проходит почти через все его основные произведения: у Константина и Николая Левиных в романе "Анна Каренина" есть (обратите внимание!) "единоутробный" брат, писатель, Сергей Кознышев; у графа Безухова вообще "их двадцать незаконных", среди которых самым любимым был Пьер.., незаконная связь Катюши Масловой с Нехлюдовым в романе "Воскресение", имевшая трагические последствия для них обоих...
Что должно было произойти в Чечне с молодым человеком, чтобы он перестал гордиться своей фамилией?!..
Чем больше разочаровывался Лев в брате Николае и его сослуживцах - "сальной компании", как он их называл, тем ближе он сходился с чеченцами. Это они, его "кунаки из Старого Юрта", рассказывали ему истории, которые легли в основу его рассказов "Рубка леса", "Поездка в Мамакай- Юрт", "Набег" (первоначальное название - "Рассказ Балты"); отдельные сюжеты из повестей "Казаки" и "Хаджи-Мурат". Николай не хотел понимать дружбу брата с чеченцами до тех пор, пока Садо Мисербиев, отыграв назад весь карточный долг Льва у подпоручика Ф. Г. Кнорринга, не вернул его безвозмездно своему другу. Бескорыстный поступок чеченца очень удивил Николая, но больше поразило его не то, что он сделал это, а то, с какой радостью он это сделал.
О дружбе Л. Толстого с Садо Мисербиевым написано немало, не об этом сейчас речь...
"Крепость Грозная. Был дурацкий парад. Все - особенно брат - пьют, и мне это очень неприятно, - записал в дневнике Лев Николаевич 6 января 1853 года (в 24 года!), - Война такое несправедливое и дурное дело, что те, которые воюют, стараются заглушить в себе голос совести. Хорошо ли я делаю? Боже, настави меня и прости, ежели я делаю дурно".
Через месяц, в феврале, брат Николай выйдет в отставку и уедет в Пятигорск. 10 марта Лев Толстой запишет в дневнике: " (Лагерь у реки Гудермеса)... Кавказская служба ничего не принесла мне, кроме трудов, праздности, дурных знакомств... Надо скорей кончить". Это была жирная точка, которую он давно хотел поставить на своей военной карьере. Но вернуться в Россию юнкером он не захотел. В Чечне в те годы удовлетворялись самые дерзкие амбиции тщеславных молодых людей, блиставших в высшем свете боевыми наградами, но только один из них признается: "Ложный стыд... решительно удерживает меня". Так объяснит для себя Лев Толстой свое возвращение в станицу Старогладовская.
Из-за отсутствия документов поначалу об отставке с гражданской службы, затем (заметьте!) о происхождении, затерявшихся якобы в петербургских ведомствах..., после двух лет службы, совершив два похода, приняв участие в 12-ти боях, он оставался фейерверкером (унтер-офицером), тогда как при наличии необходимых бумаг мог быть повышен по службе уже через полгода. По той же причине не был удостоен солдатского Георгиевского креста "За храбрость". Не получил ордена и в походе 1853 года, хотя дважды был к нему представлен...
Брат русского офицера, графа Николая Николаевича Толстого, чьи документы были в порядке, больше двух лет ждал документы, которые могли бы подтвердить его дворянское происхождение, но так и не дождался. 20 января 1854 года Толстой покинет Чечню. Но перед отъездом он «дожидался» в Старом Юрте Балту Исаева. Почему Толстому так важно было увидеть на прощание Балту? Какую важную услугу мог оказать Балта русскому другу, уезжающему навсегда из Чечни? Во всяком случае, 23 января в 1856 году Балта напишет "интересное" письмо Толстому в Ясную Поляну, которое якобы не сохранилось. О чем таком интересном мог написать обыкновенный чеченец, сельский юноша, никогда не выезжавший за пределы Чечни, русскому графу, уже ставшему известным в России писателем? Кто читал это письмо кроме Толстого? Кто назвал это письмо "интересным"? И почему такое интересное письмо не сохранилось, а память о нем осталась?
Масса вопросов, на которые, как мне кажется, можно найти ответ в книге Ю. Сэшила «Царапины на осколках».
Известный чеченский писатель Султан Яшуркаев (Ю. Сэшил) вспоминает в книге историю, услышанную им из уст Магомеда Сулаева, классика чеченской литературы. Было это, как он пишет, в тот год, когда был сбит корейский "Боинг". В здании Дома печати увидев сухонькую старушку, похожую на эсерку,
Магомед Сулаев заверил, что эту историю знают и "наверху", но не желают ее огласки. Что касается моей версии, то она просто сомкнулась с этой историей.
Интересно, что еще в 1850 году приехав в Москву жениться, Толстой женится лишь спустя десять лет после возвращения из Чечни! (23 сентября 1862 г.) И уже спустя полгода, 2 апреля 1863 г., 18-летняя Сонечка Берс напишет младшей сестре письмо, полное отчаяния: «Вот вздумала я написать тебе, милая Таня. Скучно мне было встречать праздник… Не было у нас ни веселого крашения яиц, ни всенощной с утомительными двенадцатью евангелиями, ни плащаницы, ни Трифоновны с громадным куличом на брюхе, ни ожидания заутрени - ничего... И такое на меня напало уныние в страстную субботу вечером, что принялась я благим матом разливаться - плакать. Стало мне скучно, что нет праздника. И совестно мне было перед Левочкой, а делать нечего". А ведь речь идет о самом начале духовного пути Толстого, на котором уже не было места православным праздникам.
Ни в России, ни в Европе, куда отправится Лев Николаевич 29 января 1857 года, не найдет и сотой доли того, что он нашел на Кавказе.
Публичная казнь в Париже вызовет в нем отвращение: "Я видел много ужасов на войне и на Кавказе, но ежели бы при мне изорвали бы на куски человека, это не было бы так отвратительно, как эта искусная элегантная машина, посредством которой в одно мгновение убили сильного, свежего здорового человека...
Перебравшись в Швейцарию, 28 марта Лев Толстой напишет Тургеневу: "Отлично я сделал, что уехал из этого содома". Но, вернувшись в Россию, Толстой оказывается в еще более чуждой обстановке. В письме к А. А. Толстой он пишет: "В России скверно, скверно, скверно. В Петербурге, в Москве все что-то кричат, негодуют, ожидают чего-то, а в глуши тоже происходит патриархальное варварство, воровство и беззаконие... Приехав в Россию, я долго боролся с чувством отвращения к родине и теперь только начинаю привыкать ко всем ужасам, которые составляют вечную обстановку нашей жизни".
В 1841 году годах деревенские уединения чередовались с периодами шумной, как сам Толстой определял «безалаберной» столичной жизни - в Москве, в Петербурге. Молодой человек был принят в высшем свете, бывал на балах, музыкальных вечерах, спектаклях. Всюду его принимали ласково, как сына достойных родителей, о которых сохранилась добрая память. В Москве Лев Николаевич бывал в семье декабристов П.И.Колошина, в дочь которого Сонечку он был влюблен в детстве. По именем Сонечки Валахиной она изображена в повести «Детство».
Литературные занятия все больше привлекают Толстого, он задумывает повесть «из цыганского быта», но рассеянная светская жизнь мешает сосредоточенному труду. Недовольство собой, желание круто переменить жизнь,сменить пустую болтовню светских гостиных на настоящее дело привели его к внезапному решению уехать на Кавказ.
Николай Николаевич, возвращаясь в полк, предложил брату ехать с ним, и они отправились. Об этой поездке Толстой вспоминал как «об одно из лучших дней своей жизни». От Саратова до Астрахани плыли по Волге: «…взяли косовушку (большую лодку), уставили в нее тарантас и с помощью лоцмана и двух гребцов поехали где парусом, где на веслах вниз по течению воды».
Он впервые наблюдал природу южных степей и их обитателей - киргизов, много читал в дороге. 30 мая 1851 года Тослтые прибыли в казачью станицу на левом берегу реки Терека - Старогладковскую. Здесь располагалась артиллерийская бригада, в которой служил Николай Николаевич. Здесь началась и военная служба Льва Николаевича. К этому времени относится дагерротип (изображение фотографическим способом на серебряной платинке), запечатлевший братьев Толстых.
Толстой сначала участвовал в военных действиях волонтеров (добровольцев), затем успешно сдал экзамен на фейерверкера и был зачислен прапорщиком, то есть младшим артиллерийским офицером, на военную службу..
Военная служба на Кавказе в те времена была опасной: шла война с отрядами горцев, объединившихся под предводительством Шамиля. Однажды (это было в 1853 году) Толстой чуть не попал в плен к чеченцам, когда их отряд двигался к их крепости Воздвиженская в Грозный. Под Толстым была очень резвая лошадь, и он мог легко ускакать. Но он не оставил приятеля Садо Мисербиева, мирного чеченца, лошадь которого отставала. Они удачно отбились и прискакали в Грозный за подкреплением.
Военная служба не могла занять Толстого всецело. Чувство смятения, недовольство собой не покидают его и на Кавказе. В день рождения, 28 августа 1852 года Толстой записывает в дневнике: «Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность». Случилось так, что на следующий день он получил из Петербурга письмо Н.А.Некрасова, содержащее похвалу рукописи его первой законченной повести «Детство».
На Кавказе Толстой сделал свой самый главный выбор в жизни - он стал писателем. «…Помните, добрая тетенька, что когда-то вы посоветовали мне писать романы; так вот я послушался вашего совета - мои занятия, о которых я вам говорю, - литературные. Не знаю, появится ли когда в свет то, что я пишу, но меня забавляет эта работа» - так писал Толстой с Кавказа в Ясную Поляну Татьяне Александровне Ергольской. Он задумал роман «четыре эпохи развития», в котором хотел изобразить процесс духовного роста человека, «резко обозначить характеристические черты каждой эпохи жизни: в детстве теплоту и верность чувства; в отрочестве скептицизм, в юности красоту чувств, развитие тщеславия и неуверенность в самом себе».
На Кавказе написана первая часть задуманного романа - «Детство»; позднее были созданы «Отрочество» (1854) и «Юность»(1856); четвертая часть - «Молодость» - остались ненаписанной.
Так же написаны рассказы о буднях армии - «Набег», «Рубка леса». В них правдиво, с большой теплотой писатель обрисовал образы русских солдат, их непоказную храбрость, преданность воинскому долгу.
Когда в 1853 году началась война России с объединенными военными силами Англии, Франции и Турции, Толстой подал прошение о переводе его в действующую армию, как он сам объяснил впоследствии, «из патриотизма». Его перевели в Дунайскую армию, и он участвовал в осаде турецкой крепости Силистрия.
7 ноября 1854 года Толстой прибыл в Севастополь. Под сильным впечатлением увиденного Лев Николаевич пишет письмо брату Сергею. Точность описания, глубина патриотического чувства заставляют современного читателя воспринимать этот листок из семейной переписки как замечательный документальный памятник эпохи «Дух в войсках выше какого описания,- пишет Толстой. -Во времена древней Греции не было столько геройства. Корнилов, объезжав войска, вместо: «Здорово,ребят!» - говорил: «Нужно упреть, ребят, умрете?»- и войска кричали: «Умрем,ваше превосходительство! Ура!..» и уже 22 тысячи исполнили это обещание. Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи,на которой они простояли тридцать дней под бомбами. Солдаты вырывают из бомб. Женщины носят воду на бастионы для солдат…Чудное время… Мне не удалось ни одного раза быть в деле, но я благодарю бога за то, что я видел этих людей и живу в это славное время».
Вскоре Толстой был назначен в 3-ю легкую батарею 11-й артиллерийской бригады на 4-й бастион, прикрывавший доступ к центру города - один из самых опасных и ответственных участков Севастопольской обороны, находившийся постоянно под огнем противника.
На 4-м бастионе Толстой хорошо изучил характер русского солдата. Ему были по душе солдатская веселость и удалость, когда,например, радуясь весне, солдат соорудили летучего змея и запускали его над неприятельскими траншеями, вызывая на себя ружейный огонь. ТО, что видел и понял, он описал в рассказе «Севастополь днем и ночью».
Вслед за первым рассказом написаны «Севастополь в мае» и «Севастополь в августе 1855 года». Рассказы потрясли современников суровой правдой о войне.
В «Севастопольских рассказах» писатель впервые сформулировал принцип, которому оставался верен на протяжении всего своего творческого пути: «Герой моей повести -- правда».
В годы Великой Отечественной войны подвиги героев Севастопольских рассказов» воодушевляли советских воинов. В осажденном Севастополе Толстой постиг ту истину, что главная движущая сила истории -- народ. Героем эпопеи Севастополя был для него русский народ. Вместе с народом, солдатами, матросами он испытал радость борьбы и горечь поражения. То, что он пережил в дни падения Севастополя, оставило навсегда неизгладимый след в его душе. В 1902 году во время своей тяжелой болезни в Крыму Толстой в бреду повторял: «Севастополь горит! Севастополь горит...» Военный и исторический опыт Севастополя помог Толстому создать в «Войне и мире» такие реалистические картины войны, каких еще не знала мировая литература.
В апреле 1851 года Лев Толстой вместе с братом Николаем уехал из Ясной Поляны на Кавказ. Николай ехал на службу: он числился в артиллерийской бригаде, расквартированной на Тереке. С какой целью ехал Лев, было неясно: то ли просто проехаться, то ли служить в действующей армии. О неопределенности цели свидетельствует и то, что Толстой не подготовил нужных документов. На Кавказе это осложнило его зачисление на службу.
Путешествие было долгим - больше месяца.
Ехали через Москву, Казань, плыли по Волге до Астрахани.
Только к июню братья Толстые добрались до станицы Старогладковской - места службы Николая. Лев записал в дневнике:
Можно только поражаться глубине и постоянству толстовских сомнений в своем предназначении. Больше месяца, во все время путешествия, имея рядом такого умного собеседника, как брат Николай, который понимал «все тонкости жизни». Лев не пришел к однозначному ответу на вопрос: чем он будет заниматься на Кавказе и, главное, каково его будущее призвание?
У абсолютного большинства двадцатилетних людей если и появляются подобные мысли, то они связаны с поиском спасительного выхода из житейской пустоты. Природа толстовских сомнений иная. Они происходили не от слабости или растерянности перед многоликостью жизни. Это были сомнения человека, постоянно занятого размышлениями о смысле своего существования, о том, на что употребить огромные душевные силы, которые он в себе чувствовал.
Толстой не зря считал, что неполных три года, проведенные на Кавказе, были временем его наибольшего душевного роста; все выше становились его требования к себе.
Брат Николай часто и надолго уезжал по службе, и Лев оставался в одиночестве. Но он не жил в станице как скучающий путешественник. Даже развлечение охотой превращалось для него в наблюдение за природой и жизнью казаков. Впоследствии это отразилось в кавказских повестях и особенно в повести «Казаки», которую он писал с перерывами десять лет.
Он записывал казачьи песни, делая научные наблюдения, которые составили бы честь специалисту. Готовился к зачислению на службу в артиллерийскую бригаду и участвовал в качестве волонтера в операциях против горцев. (В январе 1852 года после экзамена на звание юнкера Толстой был зачислен на военную службу фейервейкером 4-го класса.) Изучал местные языки и говоры, много читал, переводил на русский язык «Сентиментальное путешествие» своего любимого писателя Стерна. И это далеко не полный перечень занятий Толстого.
В это время писались и по нескольку раз переписывались страницы повести «Детство». Работая над нею, Толстой заметил в дневнике:
«Слог слишком небрежен и слишком мало мыслей, чтобы можно было простить пустоту со-держания».
Если Толстой так относился к повести, признанной одной из лучших в русской литературе, то можно понять крайнюю степень его требовательности к себе и в дневниковых записях, и в повседневной жизни. Он хотел быть мужественным и храбрым и добился этого - окружающие почитали его за храбреца. На охоте подпускал огромного кабана на такое близкое расстояние, что от выстрела подгорала щетина. Участвовал в многочисленных операциях против горцев и однажды чуть не был убит снарядом, угодившим прямо в колесо пушки, которую он наводил.
Он всегда поступал согласно законам чести, но в мыслях и дневниках часто корил себя за трусость, бесхарактерность, лень. Можно улыбнуться, зная то, чего не знал молодой Толстой: что и восьмидесятилетним стариком он останется так же требователен к себе, так же будет корить себя за отступление от нравственных законов.
4 июля 1852 года Толстой отослал рукопись «Детства» в лучший журнал того времени - «Современник», который редактировал Некрасов. Письмо, которым сопроводил рукопись двадцатитрехлетний автор, заканчивалось словами:
«Я убежден, что опытный и добросовестный редактор - в особенности в России, - по своему положению постоянного посредника между сочинителями и читателями, всегда может вперед определить успех сочинения и мнения о нем публики. Поэтому я с нетерпением ожидаю вашего приговора. Он или поощрит меня к продолжению любимых занятий, или заставит сжечь все начатое».
С такой чистотой уверенности могут писать только гении.
В день своего рождения Толстой записал в дневнике:
«Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет борюсь с сомнениями и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность. Убил трех бекасов».
Будущность не заставила себя ждать: на следующий день Толстой получил ответ из «Современника». Некрасов стал первым из профессиональных литераторов, кто оценил толстовский талант. Вместе с перечислением достоинств присланного текста он сообщил о своем решении опубликовать повесть в ближайшем номере журнала. 6 сентября 1852 года, через два месяца после того, как Толстой отправил рукопись, «Детство» было опубликовано. Повесть была замечена критикой; Толстой с радостью читал одобрительные отзывы.
Впервые за время пребывания на Кавказе Толстому пришла мысль об отставке:
«Служба мешает двум призванием, которые я единственно сознал себе, особенно лучшему, благороднейшему, главному, и в том, в котором я более уверен найти успокоение и счастье».
Итак, после восьми лет сомнений и поисков, Толстой впервые твердо определил два главных своих призвания. Первым и главным была литература, вторым - улучшение жизни крестьян, о которых он не забыл на Кавказе.
Но Толстой понимал и чувствовал, что возвращаться в Ясную Поляну, вести сравнительно спокойную жизнь ему еще рано. Его душа требовала жизненных впечатлений.
После первого литературного успеха Толстой оставался на Кавказе еще полтора года. Поняв свое призвание, оставался в той жизни, видеть и знать которую необходимо художнику так же, как рыбе плавать в воде. Как писатель он был признан не только другими, но и, что для Толстого всегда было важнее всего, самим собой.
«Сейчас лежал я за лагерем. Чудная ночь! Луна только что выбиралась из-за бугра и освещала две маленькие, тонкие, низкие тучки; за мной свистел свою заунывную, непрерывную песнь сверчок; вдали слышна лягушка и около аула то раздастся крик татар, то лай собаки; и опять все затихнет, и опять слышен только свист сверчка и катится легенькая, прозрачная тучка мимо дальних и ближних звезд. Я подумал: пойду опишу я, что вижу. Но как написать это? Надо пойти, сесть за закапанный чернилами стол, взять серую бумагу, чернила; пачкать пальцы и чертить по бумаге буквы. Буквы составят слова, слова - фразы; но разве можно передать чувство. Нельзя ли как-нибудь перелить в другого свой взгляд при виде природы? Описание недостаточно. Зачем так тесно связана поэзия с прозой, счастье с несчастьем? Как надо жить? Стараться ли соединить вдруг поэзию с прозой, или насладиться одною и потом пуститься жить на произвол другой?»
Как назвать эту цитату? Пейзажной зарисовкой? Рассуждением на тему творчества? Размышлением, по словам современного писателя Андрея Битова, «на границе поэзии и прозы»? Как незаметно и органично молодой Толстой переходит от впечатлений к описаниям, к мыслям, к вопросам, в одном звучании которых таится притягательная сила!
Эти слова объясняют состояние Толстого в последний год перед отъездом с Кавказа. Он видел жизнь, ощущал ее жаркое дыхание - и сразу же отвечал ей и поведением, и внутренней напряженной работой. В нем умещалось все: и стремление послужить так, чтобы не стыдно было вернуться домой, и жажда новых впечатлений (которых, впрочем, было в избытке - однажды, например, уходили с приятелем от двух десятков чеченцев и чудом успели доскакать до крепости Грозной), и огромная работоспособность, поражающая людей конца двадцатого века. Толстой-военный служил, воевал, играл с сослуживцами в карты - что всегда вызывало запоздалое раскаяние, не говоря уже о больших материальных издержках. Толстой-писатель за этот короткий срок «запустил» всю свою будущую творческую лабораторию. В это время он писал повесть «Отрочество», рассказы «Набег», «Записки маркера», «Рубка леса», роман «Беглец», «Роман русского помещика» и многие другие произведения. Все это было частью завершено, частью только начато. Количество же набросков, зарисовок и записей в дневнике - огромно.
Есть в жизни Льва Николаевича Толстого страницы, малоизвестные широкому кругу читателей. Одна из таких страниц – годы, которые писатель провел на военной службе, а ведь именно это время – одно из важнейших в становлении его как писателя и патриота.
Военной службе Толстой посвятил около пяти лет, из них два года семь месяцев провел на Кавказе. Уезжая из Ясной Поляны по приглашению старшего брата Николая Николаевича Толстого, который служил артиллеристом, Лев Николаевич не думал о военной карьере.
30 мая 1851 года Толстой приезжает в станицу Старогладковскую, расположенную на левом берегу Терека. Льву Николаевичу было чуть больше двадцати лет, и, оказавшись в центре военных действий, он не может не принять участие в «деле» – набеге на горное селение. Молодой человек вел себя достойно и заслужил не только похвалу за храбрость от генерал-майора князя А.И.Барятинского, но и предложение поступить на военную службу. Для официального зачисления необходимы бумаги о дворянском происхождении Льва Николаевича и об увольнении с гражданской службы, но они затерялись где-то в недрах бюрократической машины Санкт-Петербурга. Это лишает Толстого возможности получения награды – солдатского Георгиевского креста, о котором молодой человек втайне мечтал и который считал наградой за храбрость на поле боя.
В письме в Ясную Поляну Толстой пишет: «В походе я имел случай быть два раза представленным к георгиевскому кресту и не мог его получить из-за задержки на несколько дней все той же проклятой бумаги. Список представленных к отличию был представлен 19-го, а 20-го была получена бумага. Откровенно сознаюсь, что из всех военных отличий этот крестик мне больше всего хотелось получить, и что эта неудача вызвала во мне сильную досаду». Несколько позднее, в 1853 году, случилось так, что Лев Николаевич сам отказывается от награждения. 17 февраля 1853 года батарея, в составе которой служил Толстой, принимала участие в нападении на аул Мазлагаш, а затем прикрывала отход отряда. Действия артиллерии были оценены очень высоко и на подразделение были выделены два Георгиевских креста. По мнению начальства, Лев Николаевич был достоин награды, но он отказался в пользу пожилого солдата Андреева. Награда давала тому ряд преимуществ, в том числе право на пожизненную пенсию.
Служба для Толстого не была обременительна, походы редки, учения и дежурства занимали не много времени. Он много путешествует: Кисловодск, Моздок, Кизляр, Владикавказ, общается с терскими казаками, свободолюбивыми и цельными людьми. Из письма домой: «Я чувствую, что здесь я стал лучше, я твердо уверен, что что б здесь ни случилось со мной, все мне во благо».
Еще в Москве Толстой задумал роман «Четыре эпохи развития», который, по замыслу автора, состоял из четырех частей: « Детство», «Отрочество», «Юность» и «Молодость». Но только на Кавказе замысел получает реальное воплощение. Первую часть «Детство» Лев Николаевич полностью переписал три раза и, не надеясь на успех, отправил рукопись в редакцию журнала «Современник». Повесть была напечатана в сентябре 1852 года и встречена очень тепло и читателями, и критиками. В дневнике Толстой записывает: «Надо работать умственно. Я знаю, что был бы счастливее, не зная этой работы. Но Бог наставил меня на этот путь, надо идти по нем».
Выходит из печати «Набег», идет работа над «Отрочеством». Литература настолько увлекает Толстого, что он принимает решение выйти в отставку, но его планам не суждено сбыться. Начинается война с Турцией, отпуска и отставки запрещены. Лев Николаевич делает выбор – переводится в действующую армию. 19 января 1854 года Толстой покидает Старогладковскую. Впереди еще два года службы на самых опасных участках активных военных действий: оборона Севастополя, сражение на Черной речке. 27 августа 1855 года, в последний день штурма Севастополя войсками неприятеля, Толстой командовал пятью батарейными орудиями и, прикрывая отход войск, покинул город одним из последних.
За участие в обороне Севастополя Лев Николаевич был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и медалями «В память войны 1853-1856 гг.» и «За защиту Севастополя».
Кавказ навсегда остался в жизни и творчестве писателя. Вспоминая прошедшее время, Толстой пишет: «Действительно хорош этот край дикой, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противуположные вещи – война и свобода».
ГОД ЛИТЕРАТУРЫ D РОССИИ
ГАПУРОВ Шахрудин Айдиевич
доктор исторических наук, профессор, президент Академии наук Чеченской Республики, заведующий кафедрой новой и новейшей истории Чеченского государственного университета
г. Грозный, Россия ShakhrudinA. GAPUROV Dr. Sci. (National History), Prof., President, Academy of Science of the Chechen Republic, Head, DepartmentofModern and Contemporary History, Chechen State University, Grozny, Russia [email protected]
МАГОМАЕВ Ваха Хасаханович
доктор исторических наук, профессор, заведующий отделом истории народов Кавказа Института гуманитарных исследований Академии наук Чеченской Республики, профессор кафедры истории России Чеченского государственного университета, г. Грозный, Россия
Vakha Kh. MAGOMAEV Dr. Sci. (National History), Head, Department of History of the Ethnics of the Caucasus, Academy of Science of the Chechen Republic,Prof., Department of History of Russia, Chechen State University, Grozny, Russia
Кавказская война в творчестве Л. Н. Толстого
Л. Н. Толстой - совесть и честь русского народа - был непосредственным участником русско-горской трагедии XIX в., вошедшей в историю как Кавказская война. Величайший художник слова, глубоко совестливый человек сострадал горю вовлеченных в неё народов, стремился философски осмыслить причины их бед.
Ключевые слова: Толстой, Кавказская война, горцы, казаки, Хаджи-Мурат, Шамиль.
Caucasian War in Leo Tolstoy"s Creativity
Leo Tolstoy - the conscience and honor of the Russian people - was a direct participant in Russian-Highland tragedy of the 19th century which went down in history as the Caucasian War. The greatest artist of the word, a deep conscientious person that compassionated to the grief of the nations involved in this conflict, sought to philosophically understand the causes oftheir disasters.
Keywords: Tolstoy, Caucasian War, mountaineers, Cossacks, Hadgy-Murat, Shamil.
РЯСЛЕДИЕ ВЕКОВ 2015 №2
Представления о Кавказе в российском обществе первой половины-середины XIX в. были довольно смутными. Это была далекая окраина, «теплая Сибирь», где вечно лилась кровь и военные действия шли, не прекращаясь, более полувека. Вряд ли можно было говорить о каких-либо симпатиях к «немирным черкесам» в российском обществе в таких условиях. Просвещенная же часть общества больше знала о Кавказе по произведениям Пушкина, Бестужева-Марлинского, Лермонтова. И у молодого Л. Н. Толстого представления о Кавказе были «бестужево-марлинскими». Одни русские офицеры и «вольноопределяющиеся» ехали на Кавказ за романтикой, за экзотикой, за чинами, весьма мало интересуясь собственно этой страной и ее жителями, их проблемами. И очень быстро теряли свой романтизм в тяжелых кавказских буднях, с их неустроенным бытом, постоянными военными стычками. В «Рубке леса», в разговоре с капитаном Розенкранцом, Л. Н. Толстой так описывает это «перерождение» «романтиков» в озлобленных, растерянных людей:
« - Для чего же вы пошли служить на Кавказ, - сказал я, - коли Кавказ вам так не нравится?
Знаете, для чего, - отвечал он с решительной откровенностью, - по преданию. В России ведь существует престранное предание про Кавказ: будто это какая-то обетованная земля для всякого рода несчастных людей.
Да, это правда, - сказал я, - большая часть из нас...
Но что лучше всего, - перебил он меня, - что все мы, по преданию едущие на Кавказ, ужасно ошибаемся в своих расчетах, и решительно я не вижу, почему вследствие несчастной любви или расстройства дел скорее ехать служить на Кавказ, чем в Казань или в Калугу. Ведь в России воображают Кавказ как-то величественно, с вечными девственными льдами, бурными потоками, с кинжалами, бурками, черкешенками, - все это страшное что-то, а в сущности, ничего в этом нету веселого...
Да, - сказал я, смеясь, - мы в России совсем иначе смотрим на Кавказ, чем здесь. Это испытывали ли вы когда-нибудь? Как читать стихи на языке, который плохо знаешь: воображаешь себе гораздо лучше, чем есть?
Кавказ обманул меня. Все то, от чего я, по преданию, поехал лечиться на Кавказ, все приехало со мною сюда, только с той разницей, что прежде все это было на большой лестнице, а теперь на маленькой, на грязненькой, на каждой ступеньке которой я нахожу миллионы маленьких тревог, гадостей, оскорблений; во-вторых, оттого, что я чувствую, как я с каждым днем морально падаю ниже и ниже...» .
Но молодой «вольноопределяющийся» Л. Н. Толстой был из той плеяды русской интеллигенции, которая стремилась разобраться в сущности кавказских событий, относясь без изначального предубеждения к Кавказу и к самим кавказцам. Лев Николаевич прибыл на Кавказ, чтобы познать его, а не ради чинов и увеселений.
Кавказ сыграл огромную роль в русской культуре Х1Х-ХХ вв., особенно в развитии литературы. В творчестве гениальных художников слова отразились не только картины природы, пейзажи гор и степей, удивительные по своей красоте, но и образы людей, живших на древней кавказской земле, их обычаи и традиции, а также яркие исторические события, происходившие здесь. В. Г. Белинский отмечал по этому поводу: «Странное дело! Кавказу как будто суждено быть колыбелью наших поэтических талантов, вдохновителем их музы, поэтической их родиной! Пушкин посвятил Кавказу одну из первых своих поэм - «Кавказского пленника», и одна из последних его поэм «Галуб» тоже посвящена Кавказу. Грибоедов создал на Кавказе свое «Горе от ума». И вот является новый талант (речь идет о М. Ю. Лермонтове. - Авт.) - и Кавказ делается его поэтической родиной, пламенно любимой им; на недоступных вершинах Кавказа, венчанных вечным снегом, находит он свой Парнас; в его свирепом Тереке, в его горных потоках, в его целебных источниках находит он свой Кастальский ключ, свою Иппокрену...». Сказанное напрямую относится и к Л. Н. Толстому. Именно на Кавказе, в станице Старогладов-ской, в 1852 г., он напишет свою первую повесть .
Знакомство с Кавказом у Толстого начинается с гребенских казаков. История тер-ско-гребенского казачества, этого уникально-
РЯСЛЕДИЕ 0ЕКОВ 2013 №2
[япуров, Р). р. рягопяЕВ цявкязскял война в творчестве р.р. толстого
го явления в истории России, по-настоящему увлекла молодого офицера. Для Толстого казаки стали порождением взаимодействия и взаимовлияния двух культур - русской и кавказской. Он глубоко заинтересовался терскими казаками и стал их настоящим этнографом. Особо интересно то, что, по мнению писателя, беглые русские люди селились на чеченской земле, жили, по-соседски, с чеченцами, перенимали их традиции и обычаи. «На этой плодородной, лесистой и богатой растительностью полосе живет с незапамятных времен воинственное, красивое и богатое староверческое русское население, называемое гребенскими казаками, - пишет Л. Н. Толстой. - Очень, очень давно предки их, староверы, бежали из России и поселились за Тереком, между чеченцами на Гребне, первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев; но удержали и там во всей прежней чистоте русский язык и старую веру. ...Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими, и любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты их характера. Влияние России выражается только с невыгодной стороны: стеснением в выборах, снятием колоколов и войсками, которые стоят и проходят там». А то, что Л. Н. Толстой пишет дальше, требует особого внимания, отражает философию самого писателя и особенно актуально в виду сегодняшних северокавказских реалий: «Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но который закурил табаком его хату. Он уважает врага-горца, но презирает чужого для него и угнетателя солдата. Собственно, русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видал в заходящих торгашах и переселенцах малороссиянах, которых казаки презрительно называют шаповалами. Щегольство в одежде состоит в подражании черкесу. Лучшее оружие добывается от горца, лучшие лошади покупаются и крадутся у них же. Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски» .
Очень хотелось бы, чтобы казаки (кубанские, терские) и все остальные жители сегодняшнего Северного Кавказа почаще читали бы Л. Н. Толстого, чтобы не забыть историю взаимоотношений своих предков с горцами.
Подавляющая масса российской интеллигенции, офицерского корпуса, чиновничества поддерживала планы правительства относительно присоединения Кавказа к России. Тут сомневающихся практически не было. Но прогрессивная часть российского общества была против насильственных методов осуществления этого процесса, полагая, что это нужно делать через просвещение горцев, приобщения их к русской культуре, путем широкого применения экономических методов. Представители этой части русского общества считали, что горцам нужно на деле показать преимущества пребывания в составе Российского государства. Вполне понятно, что они были против кровавых реалий Кавказской войны. Л. Н. Толстой же, как известно, столкнувшись с ужасами российско-горского противостояния в первой половине XIX в., стал вообще отрицать убийства, войну как способ решения каких-либо проблем. Глядя на казака Лукашку, который радуется тому, что он убил чеченца, плывшего через Терек, Толстой рассуждает в повести «Казаки»: «Что за вздор и путаница? Человек убил другого (как видим, для Л. Н. Толстого чеченец - такой же человек, как и казак, имеющий такое же право на жизнь, как и другие россияне. - Авт.), и счастлив, доволен, как будто сделал самое прекрасное дело. Неужели ничто не говорит ему, что тут нет причины для большой радости? Что счастье не в том, чтобы убивать, а в том, чтобы жертвовать собой?» .
Как известно, именно на Кавказе, во время наблюдения ужасов войны, у Л. Н. Толстого зародилась идея ненасилия, превратившаяся позже в весьма стройную философскую теорию. И тут интересен тот факт, что отдельные элементы этой теории совпадали с религиозным учением шейха Мансура, руководителя народно-освободительного движения в Чечне и на Северном Кавказе в конце XVIII в. Текст повести «Хаджи-Мурат» четко показывает, что Л. Н. Толстой был знаком с этим учением. Писатель описывает разговор горцев, которые
РЯСЛЕДИЕ ^ЕКОВ 2015 ^2
сопровождали Хаджи-Мурата во время его пребывания у русских: «Святой был не Шамиль, а Мансур, - сказал Хан-Магома. - Это был настоящий святой. Когда он был имамом, весь народ был другой. Он ездил по аулам, и народ выходил к нему, целовал полы его черкески и каялся в грехах, и клялся не делать дурного. Старики говорили: тогда все люди жили, как святые, -не курили, не пили, не пропускали молитвы, обиды прощали друг другу, даже кровь прощали. Тогда деньги и вещи, как находили, привязывали на шесты и ставили на дорогах. Тогда и бог давал успеха народу во всем, а не так, как теперь, - говорил Хан-Магома» .
Некоторые исследователи отмечают, что Л. Н. Толстой не определил в своих произведениях, кто был виновником Кавказской войны и на чьей стороне - российской или горской - была правда в этой войне, кто вел справедливую борьбу. Да, действительно, у Льва Николаевича нет ни прямого осуждения царского правительства за войну против горцев, ни прямой поддержки горцев, ведших освободительную борьбу. В этих вопросах Толстой весьма осторожен в оценках. Но ведь писатель всегда считал, что права та сторона, которая страдает больше другой. Вряд ли у кого-либо могут быть сомнения о том, что в Кавказской войне наиболее страдающей стороной, понесшей большие потери, была горская. Потери мирного населения у горцев были огромными: от голода, болезней, от необходимости постоянно укрываться в лесах, особенно в зимнее время.
Правда, в «Хаджи-Мурате» у Толстого есть очень резкий отрывок о действиях российских солдат в уничтоженном горском селении. В этом отрывке Толстой совершенно четко и недвусмысленно расставляет акценты: его симпатии на стороне горцев. Он сочувствует им и осуждает царских солдат за жестокость. Такого резкого осуждения методов политики Российского правительства на Кавказе нет в ранних «кавказских» произведениях Толстого - «Рубка леса», «Казаки», «Набег». Повесть «Хаджи Мурат» написана уже «поздним» Толстым, в последнее десятилетие его жизни, уже в начале XX века, когда писатель уже весьма критически относился в целом к политике правительства. И это сказалось на его суждениях о Кавказской войне.
Да, Л. Н. Толстой поддерживал политику присоединения Кавказа к России. Но не насильственными методами. В «Хаджи-Мурате» он показывает, что именно жестокость российских войск толкала горцев на вооруженное сопротивление российской власти. Толстой пишет, что после вышеописанного разгрома чеченского аула «перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить со страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или... покориться русским.
Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося его о помощи (это означало присоединение жителей аула к вооруженной борьбе горцев под руководством имама Шамиля. - Авт.), и тотчас же принялись за восстановление нарушенного» .
Л. Н. Толстой в «Хаджи-Мурате» выступает как исследователь Кавказской войны. Он показывает, что к началу 50-х годов XIX в. чеченское население безмерно устало от бесконечной войны и искало пути примирения срос-сийской властью. Другой вопрос, что эта власть не особенно шла навстречу подобным стремлениям горцев, требуя безусловной покорности. «...Много аулов чеченских сожжены и разорены, и переменчивый, легкомысленный народ, чеченцы (Толстой передает размышления Шамиля. - Авт.) колеблются, и некоторые уже готовы перейти к русским...» .
Действительно, к началу 1850-х годов определенная часть чеченского населения, поставленная в чрезвычайно тяжелое положение и уже мало верившая в победу Шамиля, начала склоняться к прекращению сопротивления и признанию российской власти. Их «главнейшие старшины» начали вступать в переговоры с командующим Левым флангом Кавказской линии генералом А. И. Барятинским об условиях принятия российского подданства. Шамиль не мог допустить развития этой тенденции: она была чрезвычайно опасна для имамата. В марте имам созвал совещание чеченских старшин. «Хитрый дипломат» сумел их убедить в необходимости и возможности продолжения борьбы с Россией (да и кто посмел бы открыто возражать имаму: это
0ЯСЛЕДИЕ 0ЕКОВ 2015 ДО2
ш.д. fanvpob, j). р. рягопяев цавказская война в творчестве p.p. толстого
было небезопасно для жизни). Было принято решение переселиться в горы. По приказу Шамиля по Джалке, Сунже и Гудермесу были расставлены сильные караулы, чтобы не допустить переселения чеченцев на подконтрольные российским властям земли (выходит, желающих переселиться было немало). Одновременно шамилевские отряды были отправлены в чеченские селения для переселения их жителей в горы. «„.Сопротивляющихся приказано было предавать смерти». «Цветущая многочисленным населением и богатая произведениями природы плоскость Большой Чечни обратилась в пустыню и все пространство от большой русской дороги до Аргуна и Сунжи, по объявлению самого Шамиля, добровольно предоставлено нашей власти» . Подобные действия усиливали недовольство чеченцев властью Шамиля. Они могли в какой-то мере оттянуть во времени гибель Имамата, но предотвратить ее уже не могли. В целом же они лишь увеличивали страдания и жертвы чеченского населения.
Казалось бы, Крымская война, отвлекшая военные силы и внимание Петербурга с Кавказского фронта, должна была способствовать восстановлению и даже усилению позиций Шамиля на Северо-Восточном Кавказе. Однако этого не произошло. Чечня и Дагестан, предельно истощенные и ослабленные многолетней войной, уже не были способны на новый всплеск военной активности. Н. И. Покровский подчеркивал по этому поводу: «Ни Крымская война, ни смелые шамилевские вторжения в Грузию, ни, наконец, предприятия имама в самой Чечне не могли спасти последнюю (имамат. - Авт.) от медленно, но верно приближавшегося падения ее обороноспособности. Для имамата это было печальным предзнаменованием» . Р. А. Фадеев в свое время также отмечал: «... Решимость обществ, над которыми больше всего разражались наши удары, уже колебалась, особенно в Чечне, менее фанатической, чем другие племена» . Внутри имамата уже действовали центробежные силы, разрушавшие его. Политика верхушечных слоев чеченского общества все сильнее порывала с демократией сороковых годов XIX в.; все ярче выступало на первый план своекорыстие, стремление усилить
эксплуатацию, восстановить феодальные отношения . Недовольство у чеченцев вызывали и частые сборы продовольствия для нужд имамата, постои войск Шамиля в аулах, перемещения населенных пунктов с равнины в горы по приказу имама. В это же время все сильней становится стремление верхушки чеченского общества и окружения Шамиля к соглашению с российской властью. Виднейшие деятели Имамата в Чечне и в Дагестане (Бота Шамурзаев, Хаджи-Мурат и др.) переходили на сторону России. На их место имам назначал других, пользовавшихся его доверием, но не имевших авторитета в массах. Процесс разложения имамата нельзя было остановить ни арестами, ни снятием с наибства, ни уговорами. Вновь назначаемые наибы больше думали о собственном обогащении, чем о победе в борьбе за независимость, в которую они уже и не верили. Подобное поведение наибов ослабляло имамат не меньше, чем походы царских войск. К тому же в горском обществе все сильнее сказывалась необходимость восстановления экономических связей с Россией .
Для чеченцев была непривычной жестокая военная дисциплина, царившая в имамате, излишняя регламентация личной и общественной жизни. «Чеченцы бесспорно храбрейший народ в восточных горах. Походы в их землю всегда стоили нам кровавых жертв, - писал историк XIX в. - Из всех восточных горцев чеченцы больше всех сохраняли личную и общественную самостоятельность и заставили Шамиля, властвовавшего в Дагестане деспотически, сделать им тысячу уступок в образе правления, в народных повинностях, в обрядовой строгости веры...Распадение горского союза, основанного мюридизмом, всего скорее могло начаться с Чечни» .
Л. Н. Толстой показывает в «Хаджи-Мурате», что Шамиль прекрасно понимал, какую опасность для его государства - имамата -представляет наметившаяся тенденция перехода равнинных чеченцев на русскую сторону - «все это было тяжело, против этого надо было принять меры» . В качестве одной из мер было и обращение Шамиля к чеченцам, которое приводит Л. Н. Толстой: «Желаю вам вечный мир с богом всемогущим. Слышу я, что русские ласкают вас и призывают к по-
0ЯСЛЕДИЕ ВЕКОВ
корности. Не верьте им и не покоряйтесь, а терпите. Если не будете вознаграждены за это в этой жизни, то получите награду в будущей. Вспомните, что было прежде, когда у вас отбирали оружие. Если бы не вразумил вас тогда, в 1840 году, бог, вы бы уже были солдатами и ходили вместо кинжалов со штыками, а жены ваши ходили бы без шаровар и были бы поруганы. Судите по прошедшему о будущем. Лучше умереть во вражде с русскими, чем жить с неверными. Потерпите, я с Кораном и шашкою приду к вам и поведу вас против русских. Теперь же строго повелеваю не иметь не только намерения, но и помышления покоряться русским» . Однако никакие обращения и даже наказания со стороны Шамиля не могли остановить наметившийся процесс отхода от него уставших от войны горцев. Проявлением этого процесса был и переход Хаджи-Мурата на российскую сторону.
Хаджи-Мурат, знаменитый наиб Шамиля, имел огромный авторитет в Дагестане и в Чечне. Наибы Шамиля Ташу-Хаджи и Юсуф-Хаджи, безосновательно снятые имамом от своих должностей, не стали вступать в конфронтацию с Шамилем, чтобы не нанести вред народно-освободительной борьбе горцев, не расколоть их ряды. Они отстранились от активного участия в делах имамата, принеся в жертву общему делу собственные идеалы и военно-политическую карьеру. Хаджи-Мурат по характеру был другой человек и он вступил в открытую борьбу с Шамилем. Хотя, объективности ради, следует отметить, что имам сам загнал этого наиба в угол. Когда Хаджи-Мурат, снятый с должности наиба, лишенный своего имущества, в поисках собственной безопасности, попытался уйти в чеченское селение Гехи, где жили родственники его жены (которые, безусловно, не дали бы его тронуть никому), Шамиль не разрешил ему и этого. Имам опасался, что Хаджи-Мурат, используя свои родственные связи, сумеет укрепиться в Чечне (где уже было немало недовольных диктатом Шамиля) и начнет борьбу против него. Хаджи-Мурат не захотел смириться. И имам решает уничтожить его. 20 ноября 1851 г. в чеченском селении Автуры Шамиль проводит собрание ученых-богословов. «По всей вероятности, для проведения съезда не случайно было выбрано
чеченское село. Решать вопрос о судьбе известного дагестанца лучше и безопаснее было в окружении чеченцев. Любая попытка оправдать Хаджи-Мурада здесь была бы пресечена беспрекословно, в то время как в Дагестане Шамиль не мог бы рассчитывать на единодушие в решении данного вопроса» .
Имам обвинил непокорного наиба в пособничестве русским и в попытке захвата власти в Имамате (говоря современным языком - в попытке государственного переворота). Делегаты собрания, с которыми, безусловно, была проведена соответствующая «предварительная работа», вынесли (по настоянию Шамиля) Хаджи-Мурату смертный приговор . То есть имам буквально вынудил Хаджи-Мурата искать спасения на российской стороне. 25 ноября 1851 года этот наиб, один из наиболее авторитетных в горской среде, переходит на сторону российского командования. Раскол в лагере Шамиля углубляется все больше и больше.
В повести же «Хаджи-Мурат» Л. Н. Толстой приводит заседание Совета Шамиля по обсуждению вопроса о действиях против Хаджи-Мурата после его перехода к русским: «Дело это было очень важное для Шамиля. Хотя он и не хотел признаваться в этом, он знал, что, будь с ним Хаджи-Мурат со своей ловкостью, смелостью и храбростью, не случилось бы того, что случилось теперь в Чечне (речь идет об очередном поражении Шамиля от российских войск. - Авт.). Помириться с Хаджи-Муратом и опять пользоваться его услугами было бы хорошо; если же этого нельзя было, все-таки нельзя было допустить того, чтобы он помогал русским. И потому, во всяком случае, надо было вызвать его и, вызвав, убить его. Средство к этому было или то, чтобы подослать в Тифлис такого человека, который бы убил его там, или вызвать сюда и здесь покончить с ним. Средство для этого было одно - его семья, и главное - его сын, к которому, Шамиль знал, что Хаджи-Мурат имел страстную любовь. И потому надо было действовать через сына» .
Как известно, Хаджи-Мурат не поддастся на эту уловку Шамиля и попытается бежать из русского лагеря, надеясь спасти свою семью. Во время попытки бегства он будет убит. Его
ряслсдис ВЕКОВ 2015 №2
ш.д. fanvpob, р. рягопяев цявкязскял война в творчестве p.p. толстого
отрубленную голову привезут в русский лагерь. Л. Н. Толстой устами своей героини Марьи Дмитриевны назвал убийц Хаджи-Мурата «живорезами».
«- Все вы живорезы. Терпеть не могу. Живорезы, право, - сказала она, вставая.
То же со всеми может быть, - сказал Бутлер, не зная, что говорить. - На то война.
Война! - вскрикнула Марья Дмитриевна. - Какая война? Живорезы, вот и все. Мертвое тело земле предать надо, а они зубоскалят. Живорезы, право, - повторила она...» .
В повести Л. Н. Толстого Хаджи-Мурат - это человек с удивительной жизнестойкостью, наделенный всеми свойствами национального борца с насилием. При этом писатель говорит и об отрицательных качествах Хаджи-Мурата. Ведя борьбу с русскими, он показал себя как человек, обладающий непомерным честолюбием, жаждой кровной мести, даже и унизительной корыстью. Но, по мне-
Использованная литература:
1. Вачагаев М. М. Чечня в Кавказской войне XIX ст.: события и судьбы. Киев, 2003.
2. Егоров М. Действия наших войск в Чечне с конца 1852-го по 1854 год // Кавказский сборник. Тифлис: Тип. Окружного Штаба Кавказского военного округа, 1895. Т. 16. С. 302-404.
3. Литература народов Северного Кавказа: учеб. пособ. / Г. М. Гогиберидзе и др. Ставрополь, 2004.
4. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М.: РОССПЭН, 2000.
5. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА]. Ф. 14719. Оп. 3. Д. 410.
6. Толстой Л. Н. Повести и рассказы. Л.: Лениздат,
7. Фадеев Р. А. Кавказская война. М.: Эксмо; Алгоритм, 2003.
нию Толстого, не это было в нем главное. Толстого, этого художника-жизнелюба, интересует совсем другое в Хаджи-Мурате - отвага и непреклонность, инициатива и находчивость, несгибаемая воля и гордое чувство собственного достоинства. Его характеризуют и такие привлекательные черты, как непосредственность, переходящая в детскую наивность, как любовь к семье, привязанность к людям, доброжелательность и доверчивость.
Главная нота, звучащая на протяжении всей повести, от первой ее строки до последней, - это жизнелюбие, воспевание красоты и мощи жизни, любование непокорным, гордым и свободолюбивым человеком .
Таким образом, Л. Н. Толстой, современник и участник Кавказской войны, в своих «кавказских» произведениях затронул ряд важных аспектов этой трагедии, выступив не только в качестве писателя, но и как этнограф и историк.
1. Vachagaev, М. М., Chechnya v Kavkazskoy voyne XIX stoletiya: sobytiya i sud"by (Chechnya in the Caucasian War of the 19th Century: Events and Destiny], Kiev, 2003.
2. Egorov, M., Deystviya nashikh voysk v Chechne s kontsa 1852-go po 1854 god (The Actions of Our Troops in Chechnya since the End of 1852 until 1854], in Kavkazskiy sbornik, vol. 16, Tiflis: Tipografiya Okruzhnogo Shtaba Kavkazskogo voennogo okruga, 1895, pp. 302-404.
3. Gogiberidze, G.M., Artemova, L.V., Eydel"nant, V.I. Literatura narodov Severnogo Kavkaza: uchebnoye posobiye (Literature of the People of the North Caucasus: the Tutorial], Stavropol", 2004.
4. Pokrovskiy, N. I., Kavkazskie voyny i imamat Shamilya (Caucasian Wars and the Imamate of Shamil], Moscow: ROSSPEN, 2000.
5. Russian State Military Historical Archives [.RGVIA], Fund 14719, Inventory 3, File 410.
6. Tolstoy, L. N., Povesti i rasskazy (Novels and Short Stories], Leningrad: Lenizdat, 1969.
7. Fadeev, R. A., Kavkazskaya voyna (The Caucasian War], Moscow: Eksmo: Algoritm, 2003.
Гапуров, Ш. А. Кавказская война в творчестве Л. Н. Толстого [Электронный ресурс] / Ш. А. Гапуров, В. X. Магомаев // Наследие веков. - 2015. - № 2. - С. 17-23. URL: http://heritage-magazine.com/wp-content/uploads/2015/10/2015_2_ Gapurov_Magomaev.pdf (дата обращения дд.мм.гг].
Full bibliographic reference to the article:
Gapurov, Sh. A., and Magomaev, V. Kh., Kavkazskaya voyna v tvorchestve L. N. Tolstogo (Caucasian War in Leo Tolstoy"s Creativity], Naslediye Vekov, 2015, no. 2, pp. 17-23. http://heritage-magazine.com/wp-content/uploads/2015/10/2015_2_ Gapurov_Magomaev.pdf. Accessed Month DD, YYYY.
- Портфолио воспитателя детского сада (ДОУ): как сделать, положение, примеры, шаблоны, образцы оформления скачать бесплатно Системность повышения квалификации
- в помощь педагогу внеклассной работы
- Сборник кроссвордов по истории Кроссворд по истории 7
- Конспект занятия по Изо (Рисованию) на тему:" Как я провел лето"